Участники 41-й сессии Программно-консультативного комитета по ядерной физике минутой молчания почтили память академика Владимира Кадышевского и профессора Валерия Загребаева. Проникновенные слова об ушедших коллегах произнес в начале сессии председатель комитета Вальтер Грайнер.Итоги ПКК по ядерной физике и некоторые особенности всех трех прошедших в Дубне сессий комментирует вице-директор Института профессор Михаил Иткис. – Итак, эта сессия была в основном посвящена… – …прежде всего трем темам. Первая – состояние проекта ИРЕН, вторая – строительство фабрики сверхтяжелых элементов, третья – программа по нейтринной физике (отчет по теме и продолжение дальнейших исследований). В повестку сессии вошли, конечно, и научные доклады, и постерная секция с сообщениями молодых ученых. – Каково ваше резюме? – По ИРЕН – все движется. Не теми темпами, которые мы когда-то планировали. То есть выход на проектируемые параметры по выходу потока резонансных нейтронов порядка 1013 планировался в 2015 году, но, судя по докладу Валерия Швецова, это будет 2016 год. Не думаю, что нужны какие-то титанические усилия, поскольку многие работы профинансированы, и лаборатория должна вписываться в свой бюджет. В докладе по фабрике СТЭ Георгий Гульбекян показал цифры, из которых абсолютно ясно следует, что реализация проекта создания ускорителя DC-280 идет без отставания, несмотря на сложности с изготовлением основного и корректирующего магнитов. Если и есть отставание, то не больше двух недель. К концу февраля весь ускоритель будет здесь. И по другим позициям – по каналам транспортировки пучков, по электротехнической части проекта, по электронике, автоматизации управления ускорителем. Вопрос остается только один: какие установки и какое требуется финансирование, и лаборатория должна все это учесть при формировании нового семилетнего плана. Все, что касается ускорительной части проекта, проходит в штатном режиме и не вызывает тревоги. Что касается строительства, то отставание составляет как минимум год. Сейчас мы скорее всего будем разрывать отношения с подрядчиками, если они не предложат что-то из ряда вон выходящее, чтобы выполнить договорные обязательства и закончить строительство. Но по ощущению хотя бы к лету-осени 2016 года мы все-таки должны иметь готовую площадку, чтобы монтировать ускоритель. – То есть крыша нужна. – И инженерные коммуникации должны быть подведены. Это очень серьезная работа. Насколько быстро она получится? В течение двух-трех месяцев мы должны окончательно решить вопрос с подрядчиком, который гарантирует, что все будет выполнено в те сроки, о которых я говорил. Достраивать следующие уровни ¬– там же есть и измерительный центр и многое другое – можно и по ходу. Монтаж ускорителя, ввод его в эксплуатацию тоже займет время. Если мы к концу 16-го – началу 17-го года будем иметь необходимые помещения для этих работ – слава богу, дальше будет проще. Но вопрос, подчеркиваю, стоит очень серьезно – отставание очень большое, и даже по финансам мы освоили только 20 процентов в строительной части. Но рабочий проект до конца доведен, получено заключение экспертизы, так что вопрос упирается только в наличие хорошего подрядчика. – Что касается третьей части – нейтринной программы. Комитет рассмотрел пять проектов. И тематика, и география этих исследований далеко выходит за рамки Дубны… – Конечно, дело программного комитета – внимательно посмотреть на весь широкий спектр проектов, в которых мы участвуем. И Италия, и Китай, и Япония, и в Фермилабе предполагается новая программа по нейтринной физике, – это будет рассматриваться на очередных заседаниях ПКК. Но что касается наших основных программ на Байкале и Калининской атомной станции, – эти направления мы будем развивать. И одобрение комитета по физике частиц на эти проекты есть. – То есть эти проекты можно считать стержневыми. – Они стержневые по одной простой причине, что достаточно затратные. И затраты несоизмеримы по пропорциям. Что касается проекта DANSS, здесь финансовые проблемы сформулировать не очень сложно, а Байкал с его объемным детектором гораздо сложней. Оценки должны быть проработаны. И речь идет уже о приличных суммах, и мы от этого не собираемся отступать, это наша стратегическая задача в области нейтринной физики. – На сессии обсуждались и другие темы, например, эксперимент ФАЗА и другие. – Но обсуждение, с моей точки зрения, было довольно мягкое. Есть вещи, которые мы по инерции продолжаем, но вообще-то надо задуматься, а основная ли эта задача лаборатории. Вопрос прикладных исследований в Лаборатории ядерных проблем, связанных с совершенствованием фазотрона и разработкой циклотронов для физических и прикладных исследований, – многосторонний, но основная часть связана с ускорителями для медицины. У нас тоже пока здесь нет ясности. Мы безусловно будем продолжать облучение пациентов в тех же масштабах. Это задача исключительно гуманная. Мы ее решали, решаем и будет решать. Что же касается специализированного ускорителя, есть проект и желание это делать, но это задача все-таки не нашего Института. Я имею в виду прежде всего финансирование. Мы готовы ее выполнять, но те ведомства, которые создают центры протонной терапии в России, должны об этом позаботиться и дать нам заказ. Мы готовы участвовать, но только не из бюджетных денег. Квалифицированные специалисты в этой области у нас есть. В ЛЯП способны эту работу обеспечить. С доведением ускорителей IBA лаборатория справляется, хотя могла бы и собственный проект разработать – более компактный, с использованием сверхпроводящих магнитов и другой современной ускорительной техники. Здесь и специалисты из ЛВФЭ проявляют инициативу в лице профессора Александра Малахова и его коллег. Но все равно это идет под эгидой ЛЯП. – Какая наука на сессии была представлена и обсуждалась? – Было несколько тем. Одна связана с текущими и близкими экспериментами по сверхтяжелым элементам – доклад Владимира Утёнкова. Вторая касалась Лаборатории теоретической физики – речь шла о работе, связанной с определенными экспериментальными результатами по физике деления ядер. В это сотрудничество кроме теоретиков Дубны входят их коллеги из Бельгии, Великобритании, Голландии, Франции. Они изучают деление экзотических изотопов, получаемых на установке ISOLDE в ЦЕРН. И участие наших теоретиков расценивается как вполне успешное. Ну и третья часть связана с ультрахолодными нейтронами. Это то, что когда-то в Дубне     начиналось, а теперь основные работы ведутся в Гренобле. Идеи в докладе Александра Франка интересные, работа продвигается вполне успешно. И мне только непонятно: у нас реактор заработал, ультрахолодные нейтроны тоже можем делать, но почему мы не слышим о результатах, полученных по этой тематике в ОИЯИ. Опыт есть, группа есть, и почему бы не организовать совместные исследований «Курчатовского института», ОИЯИ и Гренобля? То есть ставить эксперименты и у себя дома. Только надо понять, могут ли наши экспериментаторы обеспечить те же спектры и то же качество УХН. А выездные эксперименты становятся очень дорогими. В общем такой вопрос есть и его надо обсуждать. Но сама проблема, безусловно, очень интересная. – Участие молодых ученых в сессиях ПКК уже стало традиционным… – В основном была представлена «Нейтронка», и две отобранные работы меня даже несколько удивили. Был представлен доклад, связанный с развитием у нас детекторов для марсианской программы NASA, а вторая работа связана с активационным анализом в секторе Марины Фронтасьевой. Так же меня удивило то, что на ПКК по физике конденсированных сред выбрали доклад, связанный с проектом LEPTA. То, что вторым докладом было развитие детекторов в группе Георгия Шелкова, это мне понятно. Все остальное проходило в обычном формате. На встрече членов ПКК с дирекцией ОИЯИ мы договорились, что начиная с июньской сессии начнем обсуждать проекты следующей семилетки. Это задача непростая, мы просили экспертов быть строгими, и они согласились. – Это фактически будет первое обсуждение на таком уровне? То есть первое приближение к новой семилетней программе. – Да, первое. А уже начиная с январской сессии 2016 года работа пойдет вплотную, чтобы в июне того же года подготовить программу для сентябрьского заседания Ученого совета и в ноябре она была принята на сессии КПП. То есть у нас время очень ограничено. – А опыт работы над текущим планом как-то способствовал тому, что дело пойдет по уже по проторенной дорожке? – По проторенной не получится. Объясню, почему. Тот семилетний план, который мы сейчас выполняем, проходил под эгидой: Институт вышел из стадии выживания – ему надо развиваться. А без серьезных проектов никакого развития не будет. Эти проекты были намечены. Часть из них реализована: модернизация реактора ИБР-2, ИРЕН в том или ином состоянии запущена, по проекту NICA много чего сделано и запущено, проработан проект строительства, проработан сам проект ускорителя. Ситуацию с фабрикой СТЭ мы уже обсудили. То есть это был план, который опирался на ежегодное увеличение бюджета, и это увеличение бюджета обосновывалось реализацией крупных, серьезных инфраструктурных проектов. Теперь задача меняется. Что мы хотим? Довести до ума начатое? А что дальше? Мы что-то новое планируем или нет? Подо что нам будут деньги выделять? Это серьезная задача, и мы к ней сейчас должны приступить. Одна долговременная задача ясна – это нейтринная программа, в первую очередь на домашних установках. Понятно, что NICA переходит в следующую семилетку. Пока мы говорим только о необходимом минимуме, с одним детектором, а ведь мы спиновую физику обсуждаем, и никуда она не денется, и ее тоже надо развивать. А проработана эта часть программы недостаточно. И что еще? Нам представители стран скажут: хорошо, мы вносили большие взносы, понимая, что вы создаете крупные проекты. А теперь почему     увеличение бюджета продолжается? Так что задача формирования нового плана значительно усложнилась. Новый план должен быть таким, чтобы в странах-участницах видели, что развитие продолжается, что оно необходимо для поддержания Института, а не только для того, чтобы закончить намеченное в эти годы. Я понимаю, что это очень сложная задача. Скажем, руководству ЛЯР в связи с новой фабрикой СТЭ и новыми установками легче обозначить свои позиции. Но что дальше – десять лет еще по этим планам работаем, никаких базовых установок не строим? Понятно, что в связи с развитием экспериментальной программы модернизацию У-400 затормозили, а это огромная работа. Но примем ли мы это или не примем – вопрос остается. Работа очень затратная. То же касается и ЛНФ. Да, у нас есть каналы, есть дифрактометры, спектрометры. Но у нас нет ни одного спектрометра мирового класса. Они стоят очень дорого. А нам надо еще программу криогенных замедлителей довести до ума и так далее…И «Нейтронка» тоже должна думать: а что заявлять в новом плане? А про высокие энергии я вообще молчу. Это самый сложный вопрос. Мы не можем бесконечно повторять: NICA, NICA… Когда и где мы будем научные результаты показывать? В 2020-м, 2022-м? Не ввод в эксплуатацию той или иной части комплекса, а научный физический результат. И в плане должно быть прописано: в таком-то месяце такого-то года планируем такие-то конкретные эксперименты. Например, на MPD. А к концу семилетки будет готов детектор для спиновых экспериментов. Но это все необходимо просчитать и продумать. – Как вы оцениваете активность экспертов ПКК в анализе научных программ проектов, вынесении решений, их помощь в научном планировании? Очевидна здесь и роль председателя ПКК. – ПКК по ядерной физике довольно специфический. Его председатель очень эрудированный ученый, да еще и с фантазией. Он всегда пытается подвигнуть нас на некоторые фантастические задачи. Где-то мы ему поддаемся, где-то нет, но, например, должен сказать, что одна из установок, которая в ЛЯР создается, на основе лазера, целиком состоялась при поддержке профессора Вальтера Грайнера. Руководил этой программой безвременно ушедший от нас Валерий Загребаев. Задача, которая будет на ней решаться, тесно соприкасается с астрофизическими проблемами, и это очень интересная в общем плане установка. А бывает, что он иногда подталкивает нас таким образом: нельзя ли в России накачать побольше этих нейтронов с помощью последовательных взрывов, чтобы что-то такое синтезировать? Вообще все эксперты высочайшей квалификации, и Зигурд Хоффман в области синтеза СТЭ, и в нейтринной физике очень профессиональный ученые. Комитет хорошо сбалансирован. У него только один недостаток с моей точки зрения: он очень добрый. Для наших сотрудников, которые представляют проекты, это очень хорошо, а с точки зрения дирекции, надо бы пожестче, построже. И дирекция поставила эту проблему перед экспертами в связи с работой над новым планом.

Евгений Молчанов Еженедельник «Дубна: наука, содружество, прогресс»